Жаба-дурак. Третья еда в пятом ряду. Чиста, наивна и трепетна, как новобранец.
Сейчас только ленивый, наверное, не знает, как появились первые Лебеди. Жила-была принцесса Элиза, одиннадцать ее братьев и королева-мачеха, принцы учились чему положено, принцесса собиралась замуж, мачеха баловалась колдовством, король ничего предосудительного не замечал. Все рассказчики сходятся на том, что мачеха готовила принцам что-то весьма пакостное и лучше бы просто отравила, но ее заклятья столкнулись с материнским посмертным благословением, и вышло что вышло. Некоторые, впрочем, утверждают, что благословение было предсмертное. Тоже, между прочим, неслабо. Что было дальше, тоже вроде бы все знают.
Только ведь одному из братьев то ли рубашки не хватило, то ли одного рукава от рубашки, а то ли сестренка Элиза имя его забыла от страха, так боялась не успеть - остался крылатым. Вот он-то первым Лебединым Королем и сделался. Младший это был брат или какой другой, хоть бы и сам наследник - неважно уже. Не человек и не птица, тремя заклятьями сам об себя приложенный, не добрый и не злой - памятливый и по-своему справедливый. Элизе-то вольно было простить мужа, который ее сжечь был готов, а лебедь-брат прощать не захотел. Не трогал, пока сестренка Элиза жива была, а потом уже не отступился.
Не человек и не птица, как же...
Все они - люди. И заклятые, и проклятые, и не по-хорошему умершие, и прочие всякие. Некоторые об этом даже еще помнят. Те, кто очень хочет помнить.
Забывать-то они тоже хорошо умеют.
Лучше, чем забывать, они умеют только преследовать. На то и Охота. Это вот важно: у каждого Лебедя есть страсть, ненависть или какое иное стремление, не утоленное в должный срок. Он может уже и не помнить ни страсти, ни ярости, ее-то Лебеди частенько стараются забыть первой, а она все равно его гонит и гложет. И пока стремление это остается неутоленным, нет Охотнику ни свободы, ни покоя.
Только ведь одному из братьев то ли рубашки не хватило, то ли одного рукава от рубашки, а то ли сестренка Элиза имя его забыла от страха, так боялась не успеть - остался крылатым. Вот он-то первым Лебединым Королем и сделался. Младший это был брат или какой другой, хоть бы и сам наследник - неважно уже. Не человек и не птица, тремя заклятьями сам об себя приложенный, не добрый и не злой - памятливый и по-своему справедливый. Элизе-то вольно было простить мужа, который ее сжечь был готов, а лебедь-брат прощать не захотел. Не трогал, пока сестренка Элиза жива была, а потом уже не отступился.
Не человек и не птица, как же...
Все они - люди. И заклятые, и проклятые, и не по-хорошему умершие, и прочие всякие. Некоторые об этом даже еще помнят. Те, кто очень хочет помнить.
Забывать-то они тоже хорошо умеют.
Лучше, чем забывать, они умеют только преследовать. На то и Охота. Это вот важно: у каждого Лебедя есть страсть, ненависть или какое иное стремление, не утоленное в должный срок. Он может уже и не помнить ни страсти, ни ярости, ее-то Лебеди частенько стараются забыть первой, а она все равно его гонит и гложет. И пока стремление это остается неутоленным, нет Охотнику ни свободы, ни покоя.
Все они - люди. И заклятые, и проклятые, и не по-хорошему умершие, и прочие всякие. Некоторые об этом даже еще помнят. Те, кто очень хочет помнить.
Забывать-то они тоже хорошо умеют.»
ИМХО, особенно сильный кусок.
Легче пепла, прозрачней чем глаза твоих детей,
Из окошек чердачных стаей серых лебедей
Ты проснешься, однажды, под навязчивый мотив,
Захлебнешься от жажды тяжесть крыльев ощутив.
...
За распахнутой дверью, лишь холмы да небеса,
Лебединые перья, золотые голоса.
Оттолкнись от порога, искры брызнули из глаз
Бесконечна дорога, ты теперь один из нас.