Вообще-то я посмертное дитя, и это должно все определять. Совсем-совсем все. Если по закону.
Только на самом деле все равно получается как получается.
По закону посмертное дитя годи принадлежит богам. А еще по закону единственное дитя нельзя ни отдать, ни даже пообещать, ни богам, ни нелюдям, потому что единственный наследник всегда принадлежит роду, а наследник годи – кланам и земле. Кроме особенных случаев – если, например, обещают дитя раньше, чем его зачали, или если отец принес царскую жертву. Тогда можно и правильно.
Только вот нас, меня и Леуту, не обещали до зачатия и не собирались, отца просто убили в бою, когда о нас еще только матушка знала. И царская жертва была, но ее не отец принес, а сестра, и это тоже означает что-то важное. Даже то, что сестра была единокровная, а не полнородная, важно, я когда-нибудь в этом разберусь, а пока только запомнил, что это все усложняет. Но сложнее всего то, что мы с Леутой близнецы, потому что близнецы – это всегда сложно и особенный случай.
Матушка вздыхает иногда, что было бы проще, если бы Ода был нам полнородным братом. Тогда отцу наследовал бы он, а мы вдвоем росли в священной роще больше, чем в доме. Но Ода нам брат только единоутробный, то есть по матушке, а еще он – дитя Самой Короткой Ночи и поэтому никому вообще не может наследовать. А Бертрад просто болел очень сильно, и пока мы родились, его тоже уже не стало. Так что все на самом деле еще сложнее. Полная сумка сложностей, даже две сумки. Раньше я говорил, что я так не играю, а потом привык, что это не игра совсем, и на «туки-туки несчитово» не отделаться.
Впрочем, когда ты посмертный наследник, «туки-туки несчитово» все равно не выручает. Это мелким можно, которые обычные дети, нам нельзя. Обидно.
Ода говорит, это все пройдет. Говорит, он тоже трудно привыкал, что другие – мелкие и играют, а он сразу все равно как взрослый. Это оттого, что в Короткую Ночь только боги сеют и зачинают, а они всегда сеют не просто так. Леута до сих пор думает – Ода пришел для нас с ней, чтоб нам без защитника не остаться. Я не спорю. С первой ладони – с девчонкой неладно спорить, ей Сестры шептать могут. А со второй – что если она права? Ода вот тоже не спорит. Он тоже не уверен, а что девчонки Сестер чаще и лучше слышат – это все знают. Хотя он и в другое время почти не спорит. Говорит – незачем.
Он вообще Одагер, а если совсем полным именем – Одагер Аотниг Короткой Ночи. Он нас на полдюжины весен старше, и его сразу назвали полным именем. А нам с Леутой пока рано. Нам полные имена только на двенадцатую весну дадут, когда будут спрашивать Сестер, кто им достанется, а кто отцовой доле. Нас поэтому пока и учат совсем одинаково, и молочное имя у нас одно на двоих. Это тоже сложно, но проще, чем разобраться, как сделать правильно по всем законам сразу.
Жалко – спрашивать будут уже скоро. Две зимы да весна. Ода говорит – это много, можно почти что угодно успеть. Леута ему верит, потому что он никогда не врет и почти никогда не ошибается, а мне все кажется, что времени уже не осталось. Хорошо бы спросить тех, кто приходит во сне, но сны у нас с Леутой тоже на двоих, а если спрашивать – она, наверное, забоится, я так не хочу. А еще во сне могут приходить не те, кто видится, а вовсе даже Безымянные, и вот кого ни о чем спрашивать не надо, потому что ответят. Может, даже не заберут ничего за ответ, а рад все равно не будешь.
Лучше я Оду спрошу. Если до Короткой Ночи само не решится. До Короткой Ночи времени на самом деле мало, еле-еле вдохнуть да охнуть – а уже костры разводить пора. Между костров даже совсем мелкая Тагне бояться не будет, хоть она и трусиха. Леута большая и смелая. Может, я и неправильно ее так берегу. Но все равно я лучше спрошу Оду и у правильного огня, а во сне и у теней спрашивать не буду.
Тени мне и самому спрашивать на самом деле страшно.
Мирилас, одного народа. А их будет не один.