Жаба-дурак. Третья еда в пятом ряду. Чиста, наивна и трепетна, как новобранец.
Коста - как он был и как не был.
Наверное, это не столько отчет, сколько история по мотивам. Во всяком случае, предыстории персонажа тут, кажется, получилось больше, чем собственно событий игры. Так или иначе, это возможность поставить точку и отпустить друг друга. Иди легко. Живи долго.
Спасибо мастеру за то, что оно было.
Спасибо своим за то, что было за кого и зачем умирать.
Спасибо врагам за то, что вас можно было уважать.
Идите легко. Живите долго.
читать дальше
Коста - вышибала в борделе "Веселая курочка". Большое заведение, в каком-то смысле респектабельное и даже шикарное. По меркам Караван-сарая, разумеется. Но полицейские захаживают нередко, и даже полосатые порой не брезгуют, уж они-то в какую попало замшелую дыру не полезут. А в остальном кабак с девочками - он и есть кабак с девочками. Даже если девочку "на заказ" могут нарочно взяться искать по всему нижнему городу.
Коста - бывший армейский, невысокий тяжеловесный мужик с пропитой рожей и навсегда сбитыми костяшками пальцев. Он матом не ругается - он им разговаривает. Почти с рождения: его мать - тоже шлюха, разве что не из этого борделя, хотя кто теперь скажет - померла давно, Коста и не упомнит, сколько тому лет прошло. Еще до полосатых всяких, и даже до сержантских нашивок.
Коста - приговоренный уголовник, хотя за давностью лет плевать даже тем, кто знает. На то дело он подвязался по дури, как говорится, старым дружкам по канаве пособить, еще доармейским. Но ничто же не предвещало, самоволка как самоволка, да и всех делов было - отвезти, привезти да на стреме постоять. Кто ж знал, что тот дурень из дверей выломится да блажить начнет. Или что череп у него тощее скорлупы. Повязали, конечно, прочих так и повесили, а с Костой затянулось - потому как сержант, и бумаги другие делать надо. Пока решали да писали - полосатые с неба и посыпались. Тут уж не до суда стало, игольник в зубы и шуруй, смывай кровью позор.
Коста - подпольщик из городской ячейки. Бордель-маман тоже в деле, и это очень хорошо: есть кому прикрыть, случись что. Коста передает записки, встречает связных, провожает нужных людей, проламывает черепа, ворует оружие. Нужен таким, как есть, полезен на своем месте.
Коста - человек без прошлого. Он помнит, что была армия, а потом пришли полосатые. Он помнит, что его приговорили за убийство, но не помнит, кого убил. Он помнит женщину, похожую на Этьена, но не помнит даже ее имени. Он помнит, как дрался с Дру в грязи возле борделя, но не помнит, из-за чего. Прошлое съели полосатые со своими колдовскими снадобьями. Коста ненавидит их и боится.
...когда Коста приходит в сознание на койке городской больницы, в голове у него пусто и темно, лишь отдельными яркими вспышками проступают на миг прекрасные женские лица и уверенные руки врачей. Это больно и страшно, так страшно, что хочется убить и умереть, лишь бы ничего этого не было. Кто он такой и почему именно убить - Коста не помнит.
...когда Коста открывает глаза, над ним склоняется женщина в строгом темном платье под больничным халатом. Женщина очень красива, и в ее руке блестит иньектор. Косту подбрасывает. Он рвется схватить женщину за горло, раздавить гортань, рычит о цетах и полосатых ведьмах. Тело не слушается, иньектор шипит, Косту отбрасывает во тьму, и во тьме нет ничего, кроме страха и боли.
...когда Коста приходит в сознание в следующий раз, он не может пошевелиться, но рядом сидит командир и зовет его по имени. Командир объясняет, что Коста долго и тяжело болел, что сейчас у него бывают судороги, из-за которых пришлось его привязать, что Миз Док будет его лечить. Коста старательно запоминает, но, когда Миз Док появляется в пределах взгляда, его срывает снова. После этого ему долго не позволяют очнуться полностью, но и Миз Док он больше в больнице не видит. В бреду он твердит о ней - "как гемка".
...постепенно Коста начинает вспоминать. Не все. Даже не многое. Главное. Отзывается на свое имя. Возвращается на работу. Встречает Дени, тот с разбегу вешается на шею - рад без рассуждений. Командир снова находит его, объясняет, что пока за ним будут присматривать, мало ли что; Коста злится, но согласен - мало ли что. Впрочем, командир сам проводит Косту в катакомбы под городом, сам рассказывает - вот твои обычные пометки, вот здесь ты ходил до того, как попался. Сам приводит к остальным, говорит с ними - и напоминает Косте, кто тут кто. Коста снова видит Миз Док - но командир уже сказал, что она своя, надо запомнить. Не трогать. Своя.
Своих защищают и берегут.
Своих не бросают.
Командир же не бросил. Надо - так.
Миз Док устало и беспокойно улыбается. Этьен, помощник Дока, прячет лицо и прячется от Косты в угол. Док хмурится. Дру смеется. Алек щурится и снова думает о чем-то очень сложном. Опять? Не вспомнить...
Жизнь входит в колею. Память иногда подбрасывает новые картинки. Яркие.
Вот Дру входит в "Курочку". Не за бабой - выпить. Вот канава, и они пьяно скатываются в нее, вцепившись друг в друга и отвешивая плюхи.
Вот женщина. Красивая и похожа на Этьена. Желанная. Они в "Курочке", пьют, нужно ждать, чтобы связной ушел, кошель уже у Денизы... или Донны? Он не помнит, но она похожа на Этьена и своя, и пьяное возбуждение накрывает с головой, а она не хочет целоваться... и дальше нет ничего. Темнота, боль, страх и яркие вспышки.
Потом, в убежище, Коста в очередном приступе мучительных невнятных воспоминаний, спрашивает Этьена, валясь головой ему на плечо:
- Была... как ты, но баба. Хорошая. Пра-аль-ная. Жениться хотел. Как ты совсем. Сестра, да?
- С... сестра, - отвечает Этьен с запинкой. Он всегда запинается, когда говорит, и лицо в шрамах.
Коста внимательно смотрит ему в глаза. Трезвый. Навсегда. Раньше так никогда не смотрел.
- Убили, да? Цеты?
- Убили, - соглашается Этьен и едва успевает подхватить внезапно уснувшего Косту. - Цеты...
Он смотрит на обмякшее, привалившееся к его коленям тело, и осипшим шепотом зовет:
- П... помогите...
Больше Коста не спрашивает Этьена ни о чем. И не удивляется, когда тот отсаживается подальше.
Этьен никогда не расскажет, что у него не было сестры, убитой цетами. Что это он сам, переодетый дорогой "заказной девочкой", провожал Косту в Караван-сарай, чтобы потом уйти оттуда с кошелем от связного и Алеком Форлакиалом - "заказчиком". Что это из-за него уже изрядно захмелевший Коста подрался с таким же пьяным полицейским - "Не трожь, моя баба!", и его потом пытался лапать и целовать. Этьен никому не расскажет, а Коста так и не вспомнит. В убежище будут знать только о том, как посреди грязной улочки встрепанный и перепуганный Этьен налетел на Форлакиала, стискивая драгоценный кошель и бормоча о том, что "Косту забрали". И, разумеется, Док долго будет помнить, как разжимал пальцы своего помощника, стиснутые до побелевших лунок.
У Косты есть только его "сегодня". Мутное, грязное, как дешевый бренди в немытом стакане, такое же резкое. Речь так и не вернулась к нему полностью, будто теперь он всегда пьян, и тело слушается через раз - как прежде получается только драться. Порой накатывает, и тогда кажется, будто любая собака из любой подворотни знает о нем больше, чем он сам. Это бесит Косту, бесит до белого каления, до разбитых кулаков, до кровавых ссадин, но вспышки ярости лишь заставляют ощущать сегодняшний день острее и ярче. Коста понимает, что не может без этой ярости, как прежде не мог без бухла.
У Косты есть Дени. Приемыш, почти сын. Таких полно в Караван-сарае, просто на прочих плевать. Этот - прижился. Мелкий и тощий, и драться пришлось учить почти от ничего. Откуда только выпал такой. Впрочем, первая же стычка показывает, что стреляет Дени очень неплохо. Бастард-форенок? Из дома сгребся? Семья под зачистку попала? Коста не спрашивает. Все равно ведь не скажет. Дени работает посыльным в "Курочке", а в группе бегает связным и проводником. Ходят слухи, что Дени влюбился в одну из девиц и копит монеты на ее выкуп. Коста знает, что это вранье.
У Косты есть Дру. Был. Прежде Косте нравилось дразнить добродушного и гордого Андрея, настолько фора, что можно и фамилии не называть. Теперь язык спотыкается почти на каждом звуке такого внезапно сложного имени. Впрочем, теперь и Андрей не здесь. командир сказал - "запалился, перевели в полевые". Не сказал, на чем. Но прочие свои живы, значит - не попался.
У Косты есть командир. Это примерно все и еще немного. Любое слово командира - закон. Такую преданность называют собачьей. Коста не против. Смеется иногда: а правда ли похожа эта дворняга на мастифа или все-таки больше на бульдога? Коста знает, кто поручился за него. Коста не думает, что могло быть иначе.
В канун Зимнепраздника снова приказано собраться: будет дело. В убежище в глубине катакомб людно, как давно не было. Командира все нет. Коста дремлет в углу на затертом матрасе, не замечая, как Дени укрывает его таким же затертым одеялом. Недолго. Потом переглядывается с Алеком. Уступает лежанку кому-то еще. Бродит по подвалу, не поднимая руки выше пояса - и не убирая пальца с кнопки взведенного оружия. Стрелядло у него хорошее, трофейное, хоть полосатые делали - а все равно не сбоит, оружие они делать умеют, падлы.
Чужой фор и чужой грек, оба громкие. Неосторожные. Фор еще и в мундире. Дурак: что если попадется? Коста тихо ворчит и скалится: ему не нравятся оба. Фор скоро уходит, а про грека Дени говорит - этого хотел командир. Надо ждать. Пока даже в морду не дашь. Жаль. Громкий. Спрашивает много. Милт, техник, вроде из греков, его сторонится.
Приходят еще чужие. Не так: чужие свои. Другая группа, полевые. Командира все нет, Док что-то бормочет - Коста не слышит, что. Алек отворачивается: он не командует с тех пор, как потерял свою группу, и проводником не ходит. В полевой группе отыскивается Дру. Живой! Смеются оба, стискивают друг друга так, что хрустят ребра. Живой Дру - это очень хорошо. Дохрена хорошо. У полевой группы есть Джон, которого надо провести в город. Им нужна карта, проводник и прикрытие. Больше не говорят. Больше не надо.
Проводник чужой группы до города - женщина. Крупная, небыстрая. Зовут Анной. Дени к ней ластится.
- Кто она тебе?
- Мама, - отвечает шепотом.
Коста улыбается - как всегда, криво, половиной рта:
- Повезло.
Потом, после, он поймает взгляд Анны. Подсядет. Спросит - собираешься забрать? Она кивнет, спросит ответно:
- Хозяйство-то большое?
Коста привычно усмехнется:
- Бордель. Дени посыльный. Удобно. Везде ходит, никто не спросит.
Коста не нравится Анне. Она не скрывает. Он не думает об этом. Дени уйдет с ней.
Чужого командира зовут Кот. Прижимает к стене Миз Док. Как целовать собрался. Она прямая, плечами по камню, как пришитая.
Чужой командир. Своя Миз Док. Чужой, но командир. Как гемка, но своя. Коста решает.
- Кот, - тщательно выговаривает он, - это наша.
- Нет, - отвечает чужой командир, не поворачивая головы. - Моя.
Коста отступается. Ему слышно: все так. Его женщина. Ее мужчина.
Чужим не место.
Наконец приходит командир. У Дока раненый. Молодой. Белый весь, только кровь пятнами. Уложить и отойти. Как раз и командир говорит: надо пленного. Коста, Дени. От полевых Андрей и еще какой-то парень. Ходит хреново: громко. Недавно в поле? Зачем только было брать... По катакомбам четверо идут долго и медленно, тихо, даром что пока все разведано, а потом из темноты звучат голоса и осторожно поворачивается полосатый. И еще двое. Коста успевает выстрелить дважды, прежде чем луч парализатора бьет в него. Успевает Дру - в того же и в другого, что справа. Кажется, Дени и этот, который громко ходит, успевают удрать с первым полосатым. Сойдет. Только Дру тут зря.
Обыск. Второй. Полосатые спорят, допрашивать сейчас или потом. Коста скрипит зубами и ругается, но и только: парализатор укладывает его на раз, рисковать шансом драться или бежать - обидно и глупо. Откуда-то из тоннеля окрик - полосатые нашли ветку коридора, ведущую к засидке. Коста злится, пока его и Дру тащат вперед и выставляют живым щитом. Дергается - холодная рука стискивает горло, холодный голос шипит в ухо: продолжишь - задушу. Коста послушно замирает. Ждет. Слева дышит Дру - его хватило на крик командиру, "Ты обещал", дальше заткнули. Справа-снизу блажит парень, который уходил с Дени и пленным - просит выйти на переговоры, просит не обрекать на смерть. Противно... Но не стреляют. Свои не стреляют. Улучив момент, Коста ныряет вниз и вперед: до выступа полтора шага, там перекатиться, и всего один бросок до своих. Вслед все-таки стреляют, но мимо. Свои наконец открывают встречный огонь. Пока везет. Спустя несколько ударов сердца в засидку вкатывается и Дру. Док торопливо режет ремни на руках. Оружие взять у раненых. Сменить тех, кто держит вход. Дру смеется за спиной: три раза обыскивали - четыре патрона осталось.
Раненые во втором закутке. Там же запас лекарств. Док возится, заканчивает с кем-то из пришлых. Время тает. Док не умеет ходить под выстрелами. Коста вжимается в край проема. Когда Док уже рядом - хватает за плечо и перебрасывает между стеной и собой. Коста крупный. Док узкий и легкий. Удобно. Командира, если что, так не проводишь. Можно снова держать проход и отстреливаться. Можно быстро высунуться за горстью патронов. Можно даже вжаться в выступ, скалящийся обломками кирпичей, и бить из-за него - вполглаза, почти навскидку.
Засидка осыпается. Кто может - перебегают в закуток Дока. Не все. Анна, Этьен, Дру, Милт - там. Командир в отключке. Кот ранен. В проеме скалится Сойка из пришлых: злая, сухая, строгая. Мимо нее в закуток влетает Миз Док, падает на колени возле раненых. Коста не видит, кто ее привел. Он очень занят: поднимается с пола, полуоглушенный, злится - полосатый почти попал. Док рвется в старую засидку. Доку пиздец страшно за Этьена. Его держат, потом что-то говорит Дени, и Док сникает.
Камни продолжают падать. Дальняя стена идет трещинами. Полосатые поливают площадку между засидкой и закутком Дока так, будто у них патроны не закончатся никогда. Не перебраться... Коста кивает себе. Командир и Кот слишком нужны. Док вообще один. Сойка... Сойка стреляет. Дэн - тот бледный раненый - тоже, и он едва встал. Миз Док... нет. Просто нет.
- Кот. Я отвлеку. Два ножа мне.
Кот смотрит коротко. В протянутые руки ложатся рукояти. Кот, Сойка, Дэн, Алек, Док. Нож Дока самый легкий. Нож Кота в крови. Нож Сойки белый - и лезвие, и рукоять. Коста выбирает самые тяжелые. Остальное пригодится остальным.
Несколько шагов через пустую площадку. Полосатые на миг даже перестают стрелять. Хорошо. Ударить не глядя. Довернуться. Ударить. Выстрел. Попадание. Снова выстрел. Попадание. Еще выстрел. Коста не слышит грохота, не ощущает боли. Не успевает. Он уже не идет - падает вперед, на полосатого, стоящего на колене. Каменное крошево на полу вдруг оказывается совсем близко. Под щекой оно мокрое и теплое. Коста успевает мысленно усмехнуться: хорошо умирать, пока все еще живы. Хорошо умирать не зря.
Полосатый наклоняется, высвобождает нож из руки Косты и легко, одним движением, вскрывает ему горло.
Живи долго, Алек. Командуй достойно, иди высоко, целься не хуже, чем при мне было.
Живи долго, Дени. Научись уже бить морды. И - эй, будь с ней поласковей, кем бы она ни была на самом деле.
Живи долго, командир. Спасибо тебе.
Живи долго, Мартин. Отпразднуй победу.
Живи долго, Этьен. Я передам привет твоей сестре, которой не было.
Живи долго, Родион. Завязывай быть придурком.
Живи долго, Док. Не теряй голову, она слишком дорого нам обойдется.
Живи долго, Влад. Учись терпению.
Живи долго, Милт. Ты ни хрена не грек, но мне на это плевать.
Живи долго, Дэн. Не попадайся больше.
Живи долго, Кот. Порви их. Вернись домой.
Живи долго, миз Док. Будь счастлива, если сумеешь, или хотя бы спокойна.
Живи долго, Анна. Прости меня. Хоть я и не вспомню уже, кем я перед тобой виноват.
Живи долго, Сойка. Отомсти вдоволь, что бы они тебе ни задолжали.
Живи долго, Дру. Справься назло им всем. Умри хорошо.
Живи долго, Джон. Кем бы ты ни был - дойди и выполни свое задание.
Нож Сойки, с белой рукоятью, забирает себе аут-леди, когда-то бесконечно давно пережимавшая Косте горло. Второй нож остается у того, кто добил расстрелянного смертника. Мертвым телом еще какое-то время прикрываются от выстрелов из засидки. Хоронить расхлестанные по камням клочья не придется. Всего, что дальше, Коста уже не видит.
У меня было восхитительное, безумное, хтоническое чудовище. Цепное чудовище командира.
Человек без прошлого и без будущего. Барраярец, переживший цетские опыты. Приговоренный убийца, приемный отец сына своей жертвы. Безумец с походкой и речью запойного пьяницы, даже в убежище ходивший и спавший со взведенным оружием.
У меня была встреча с товарищем по оружию, которого Коста мог бы назвать другом, не будь один из них высшим фором, а другой - вышибалой в борделе. Встреча с тычками под ребра, матерным восторгом, совершенно нецензурной радостью от того, что другой жив.
У меня было "форье мое" - люди с повадками аристократов и непроизносимыми фамилиями, с которыми не стремно отстреливаться, лежа в одном проеме, и спокойно сменяться в дозоре. Форлакиал. Фортейн. Форвилсон. Форкотов. Форхалас.
У меня был командир. Тот, кто держит цепь чудовища.
У меня был чужой командир. Тот, кто встанет на правильное место, если свой командир упадет.
У меня были враги. Страшные. Достойные.
У меня была разведка с мудаками и взятие языка. Плен и побег. Три обыска и "живой щит".
У меня был Дени. Почти сын.
У меня была Кристель. "Как гемка, только наша". Страх и ненависть - о которых в часы просветления Коста знал, что эти страх и ненависть не о ней.
У меня был Этьен. "Тена... или Дена... как ты, но баба. Прааальная... Сестра, да? Убили?"
У меня был бросок через простреливаемую площадку с доком в одной руке и ножом в другой.
У меня была атака ради шанса для своих выбраться из рушащегося отнорка.
У меня была хорошая смерть.
Иди легко, Коста.
Наверное, это не столько отчет, сколько история по мотивам. Во всяком случае, предыстории персонажа тут, кажется, получилось больше, чем собственно событий игры. Так или иначе, это возможность поставить точку и отпустить друг друга. Иди легко. Живи долго.
Спасибо мастеру за то, что оно было.
Спасибо своим за то, что было за кого и зачем умирать.
Спасибо врагам за то, что вас можно было уважать.
Идите легко. Живите долго.
читать дальше
Коста - вышибала в борделе "Веселая курочка". Большое заведение, в каком-то смысле респектабельное и даже шикарное. По меркам Караван-сарая, разумеется. Но полицейские захаживают нередко, и даже полосатые порой не брезгуют, уж они-то в какую попало замшелую дыру не полезут. А в остальном кабак с девочками - он и есть кабак с девочками. Даже если девочку "на заказ" могут нарочно взяться искать по всему нижнему городу.
Коста - бывший армейский, невысокий тяжеловесный мужик с пропитой рожей и навсегда сбитыми костяшками пальцев. Он матом не ругается - он им разговаривает. Почти с рождения: его мать - тоже шлюха, разве что не из этого борделя, хотя кто теперь скажет - померла давно, Коста и не упомнит, сколько тому лет прошло. Еще до полосатых всяких, и даже до сержантских нашивок.
Коста - приговоренный уголовник, хотя за давностью лет плевать даже тем, кто знает. На то дело он подвязался по дури, как говорится, старым дружкам по канаве пособить, еще доармейским. Но ничто же не предвещало, самоволка как самоволка, да и всех делов было - отвезти, привезти да на стреме постоять. Кто ж знал, что тот дурень из дверей выломится да блажить начнет. Или что череп у него тощее скорлупы. Повязали, конечно, прочих так и повесили, а с Костой затянулось - потому как сержант, и бумаги другие делать надо. Пока решали да писали - полосатые с неба и посыпались. Тут уж не до суда стало, игольник в зубы и шуруй, смывай кровью позор.
Коста - подпольщик из городской ячейки. Бордель-маман тоже в деле, и это очень хорошо: есть кому прикрыть, случись что. Коста передает записки, встречает связных, провожает нужных людей, проламывает черепа, ворует оружие. Нужен таким, как есть, полезен на своем месте.
Коста - человек без прошлого. Он помнит, что была армия, а потом пришли полосатые. Он помнит, что его приговорили за убийство, но не помнит, кого убил. Он помнит женщину, похожую на Этьена, но не помнит даже ее имени. Он помнит, как дрался с Дру в грязи возле борделя, но не помнит, из-за чего. Прошлое съели полосатые со своими колдовскими снадобьями. Коста ненавидит их и боится.
...когда Коста приходит в сознание на койке городской больницы, в голове у него пусто и темно, лишь отдельными яркими вспышками проступают на миг прекрасные женские лица и уверенные руки врачей. Это больно и страшно, так страшно, что хочется убить и умереть, лишь бы ничего этого не было. Кто он такой и почему именно убить - Коста не помнит.
...когда Коста открывает глаза, над ним склоняется женщина в строгом темном платье под больничным халатом. Женщина очень красива, и в ее руке блестит иньектор. Косту подбрасывает. Он рвется схватить женщину за горло, раздавить гортань, рычит о цетах и полосатых ведьмах. Тело не слушается, иньектор шипит, Косту отбрасывает во тьму, и во тьме нет ничего, кроме страха и боли.
...когда Коста приходит в сознание в следующий раз, он не может пошевелиться, но рядом сидит командир и зовет его по имени. Командир объясняет, что Коста долго и тяжело болел, что сейчас у него бывают судороги, из-за которых пришлось его привязать, что Миз Док будет его лечить. Коста старательно запоминает, но, когда Миз Док появляется в пределах взгляда, его срывает снова. После этого ему долго не позволяют очнуться полностью, но и Миз Док он больше в больнице не видит. В бреду он твердит о ней - "как гемка".
...постепенно Коста начинает вспоминать. Не все. Даже не многое. Главное. Отзывается на свое имя. Возвращается на работу. Встречает Дени, тот с разбегу вешается на шею - рад без рассуждений. Командир снова находит его, объясняет, что пока за ним будут присматривать, мало ли что; Коста злится, но согласен - мало ли что. Впрочем, командир сам проводит Косту в катакомбы под городом, сам рассказывает - вот твои обычные пометки, вот здесь ты ходил до того, как попался. Сам приводит к остальным, говорит с ними - и напоминает Косте, кто тут кто. Коста снова видит Миз Док - но командир уже сказал, что она своя, надо запомнить. Не трогать. Своя.
Своих защищают и берегут.
Своих не бросают.
Командир же не бросил. Надо - так.
Миз Док устало и беспокойно улыбается. Этьен, помощник Дока, прячет лицо и прячется от Косты в угол. Док хмурится. Дру смеется. Алек щурится и снова думает о чем-то очень сложном. Опять? Не вспомнить...
Жизнь входит в колею. Память иногда подбрасывает новые картинки. Яркие.
Вот Дру входит в "Курочку". Не за бабой - выпить. Вот канава, и они пьяно скатываются в нее, вцепившись друг в друга и отвешивая плюхи.
Вот женщина. Красивая и похожа на Этьена. Желанная. Они в "Курочке", пьют, нужно ждать, чтобы связной ушел, кошель уже у Денизы... или Донны? Он не помнит, но она похожа на Этьена и своя, и пьяное возбуждение накрывает с головой, а она не хочет целоваться... и дальше нет ничего. Темнота, боль, страх и яркие вспышки.
Потом, в убежище, Коста в очередном приступе мучительных невнятных воспоминаний, спрашивает Этьена, валясь головой ему на плечо:
- Была... как ты, но баба. Хорошая. Пра-аль-ная. Жениться хотел. Как ты совсем. Сестра, да?
- С... сестра, - отвечает Этьен с запинкой. Он всегда запинается, когда говорит, и лицо в шрамах.
Коста внимательно смотрит ему в глаза. Трезвый. Навсегда. Раньше так никогда не смотрел.
- Убили, да? Цеты?
- Убили, - соглашается Этьен и едва успевает подхватить внезапно уснувшего Косту. - Цеты...
Он смотрит на обмякшее, привалившееся к его коленям тело, и осипшим шепотом зовет:
- П... помогите...
Больше Коста не спрашивает Этьена ни о чем. И не удивляется, когда тот отсаживается подальше.
Этьен никогда не расскажет, что у него не было сестры, убитой цетами. Что это он сам, переодетый дорогой "заказной девочкой", провожал Косту в Караван-сарай, чтобы потом уйти оттуда с кошелем от связного и Алеком Форлакиалом - "заказчиком". Что это из-за него уже изрядно захмелевший Коста подрался с таким же пьяным полицейским - "Не трожь, моя баба!", и его потом пытался лапать и целовать. Этьен никому не расскажет, а Коста так и не вспомнит. В убежище будут знать только о том, как посреди грязной улочки встрепанный и перепуганный Этьен налетел на Форлакиала, стискивая драгоценный кошель и бормоча о том, что "Косту забрали". И, разумеется, Док долго будет помнить, как разжимал пальцы своего помощника, стиснутые до побелевших лунок.
У Косты есть только его "сегодня". Мутное, грязное, как дешевый бренди в немытом стакане, такое же резкое. Речь так и не вернулась к нему полностью, будто теперь он всегда пьян, и тело слушается через раз - как прежде получается только драться. Порой накатывает, и тогда кажется, будто любая собака из любой подворотни знает о нем больше, чем он сам. Это бесит Косту, бесит до белого каления, до разбитых кулаков, до кровавых ссадин, но вспышки ярости лишь заставляют ощущать сегодняшний день острее и ярче. Коста понимает, что не может без этой ярости, как прежде не мог без бухла.
У Косты есть Дени. Приемыш, почти сын. Таких полно в Караван-сарае, просто на прочих плевать. Этот - прижился. Мелкий и тощий, и драться пришлось учить почти от ничего. Откуда только выпал такой. Впрочем, первая же стычка показывает, что стреляет Дени очень неплохо. Бастард-форенок? Из дома сгребся? Семья под зачистку попала? Коста не спрашивает. Все равно ведь не скажет. Дени работает посыльным в "Курочке", а в группе бегает связным и проводником. Ходят слухи, что Дени влюбился в одну из девиц и копит монеты на ее выкуп. Коста знает, что это вранье.
У Косты есть Дру. Был. Прежде Косте нравилось дразнить добродушного и гордого Андрея, настолько фора, что можно и фамилии не называть. Теперь язык спотыкается почти на каждом звуке такого внезапно сложного имени. Впрочем, теперь и Андрей не здесь. командир сказал - "запалился, перевели в полевые". Не сказал, на чем. Но прочие свои живы, значит - не попался.
У Косты есть командир. Это примерно все и еще немного. Любое слово командира - закон. Такую преданность называют собачьей. Коста не против. Смеется иногда: а правда ли похожа эта дворняга на мастифа или все-таки больше на бульдога? Коста знает, кто поручился за него. Коста не думает, что могло быть иначе.
В канун Зимнепраздника снова приказано собраться: будет дело. В убежище в глубине катакомб людно, как давно не было. Командира все нет. Коста дремлет в углу на затертом матрасе, не замечая, как Дени укрывает его таким же затертым одеялом. Недолго. Потом переглядывается с Алеком. Уступает лежанку кому-то еще. Бродит по подвалу, не поднимая руки выше пояса - и не убирая пальца с кнопки взведенного оружия. Стрелядло у него хорошее, трофейное, хоть полосатые делали - а все равно не сбоит, оружие они делать умеют, падлы.
Чужой фор и чужой грек, оба громкие. Неосторожные. Фор еще и в мундире. Дурак: что если попадется? Коста тихо ворчит и скалится: ему не нравятся оба. Фор скоро уходит, а про грека Дени говорит - этого хотел командир. Надо ждать. Пока даже в морду не дашь. Жаль. Громкий. Спрашивает много. Милт, техник, вроде из греков, его сторонится.
Приходят еще чужие. Не так: чужие свои. Другая группа, полевые. Командира все нет, Док что-то бормочет - Коста не слышит, что. Алек отворачивается: он не командует с тех пор, как потерял свою группу, и проводником не ходит. В полевой группе отыскивается Дру. Живой! Смеются оба, стискивают друг друга так, что хрустят ребра. Живой Дру - это очень хорошо. Дохрена хорошо. У полевой группы есть Джон, которого надо провести в город. Им нужна карта, проводник и прикрытие. Больше не говорят. Больше не надо.
Проводник чужой группы до города - женщина. Крупная, небыстрая. Зовут Анной. Дени к ней ластится.
- Кто она тебе?
- Мама, - отвечает шепотом.
Коста улыбается - как всегда, криво, половиной рта:
- Повезло.
Потом, после, он поймает взгляд Анны. Подсядет. Спросит - собираешься забрать? Она кивнет, спросит ответно:
- Хозяйство-то большое?
Коста привычно усмехнется:
- Бордель. Дени посыльный. Удобно. Везде ходит, никто не спросит.
Коста не нравится Анне. Она не скрывает. Он не думает об этом. Дени уйдет с ней.
Чужого командира зовут Кот. Прижимает к стене Миз Док. Как целовать собрался. Она прямая, плечами по камню, как пришитая.
Чужой командир. Своя Миз Док. Чужой, но командир. Как гемка, но своя. Коста решает.
- Кот, - тщательно выговаривает он, - это наша.
- Нет, - отвечает чужой командир, не поворачивая головы. - Моя.
Коста отступается. Ему слышно: все так. Его женщина. Ее мужчина.
Чужим не место.
Наконец приходит командир. У Дока раненый. Молодой. Белый весь, только кровь пятнами. Уложить и отойти. Как раз и командир говорит: надо пленного. Коста, Дени. От полевых Андрей и еще какой-то парень. Ходит хреново: громко. Недавно в поле? Зачем только было брать... По катакомбам четверо идут долго и медленно, тихо, даром что пока все разведано, а потом из темноты звучат голоса и осторожно поворачивается полосатый. И еще двое. Коста успевает выстрелить дважды, прежде чем луч парализатора бьет в него. Успевает Дру - в того же и в другого, что справа. Кажется, Дени и этот, который громко ходит, успевают удрать с первым полосатым. Сойдет. Только Дру тут зря.
Обыск. Второй. Полосатые спорят, допрашивать сейчас или потом. Коста скрипит зубами и ругается, но и только: парализатор укладывает его на раз, рисковать шансом драться или бежать - обидно и глупо. Откуда-то из тоннеля окрик - полосатые нашли ветку коридора, ведущую к засидке. Коста злится, пока его и Дру тащат вперед и выставляют живым щитом. Дергается - холодная рука стискивает горло, холодный голос шипит в ухо: продолжишь - задушу. Коста послушно замирает. Ждет. Слева дышит Дру - его хватило на крик командиру, "Ты обещал", дальше заткнули. Справа-снизу блажит парень, который уходил с Дени и пленным - просит выйти на переговоры, просит не обрекать на смерть. Противно... Но не стреляют. Свои не стреляют. Улучив момент, Коста ныряет вниз и вперед: до выступа полтора шага, там перекатиться, и всего один бросок до своих. Вслед все-таки стреляют, но мимо. Свои наконец открывают встречный огонь. Пока везет. Спустя несколько ударов сердца в засидку вкатывается и Дру. Док торопливо режет ремни на руках. Оружие взять у раненых. Сменить тех, кто держит вход. Дру смеется за спиной: три раза обыскивали - четыре патрона осталось.
Раненые во втором закутке. Там же запас лекарств. Док возится, заканчивает с кем-то из пришлых. Время тает. Док не умеет ходить под выстрелами. Коста вжимается в край проема. Когда Док уже рядом - хватает за плечо и перебрасывает между стеной и собой. Коста крупный. Док узкий и легкий. Удобно. Командира, если что, так не проводишь. Можно снова держать проход и отстреливаться. Можно быстро высунуться за горстью патронов. Можно даже вжаться в выступ, скалящийся обломками кирпичей, и бить из-за него - вполглаза, почти навскидку.
Засидка осыпается. Кто может - перебегают в закуток Дока. Не все. Анна, Этьен, Дру, Милт - там. Командир в отключке. Кот ранен. В проеме скалится Сойка из пришлых: злая, сухая, строгая. Мимо нее в закуток влетает Миз Док, падает на колени возле раненых. Коста не видит, кто ее привел. Он очень занят: поднимается с пола, полуоглушенный, злится - полосатый почти попал. Док рвется в старую засидку. Доку пиздец страшно за Этьена. Его держат, потом что-то говорит Дени, и Док сникает.
Камни продолжают падать. Дальняя стена идет трещинами. Полосатые поливают площадку между засидкой и закутком Дока так, будто у них патроны не закончатся никогда. Не перебраться... Коста кивает себе. Командир и Кот слишком нужны. Док вообще один. Сойка... Сойка стреляет. Дэн - тот бледный раненый - тоже, и он едва встал. Миз Док... нет. Просто нет.
- Кот. Я отвлеку. Два ножа мне.
Кот смотрит коротко. В протянутые руки ложатся рукояти. Кот, Сойка, Дэн, Алек, Док. Нож Дока самый легкий. Нож Кота в крови. Нож Сойки белый - и лезвие, и рукоять. Коста выбирает самые тяжелые. Остальное пригодится остальным.
Несколько шагов через пустую площадку. Полосатые на миг даже перестают стрелять. Хорошо. Ударить не глядя. Довернуться. Ударить. Выстрел. Попадание. Снова выстрел. Попадание. Еще выстрел. Коста не слышит грохота, не ощущает боли. Не успевает. Он уже не идет - падает вперед, на полосатого, стоящего на колене. Каменное крошево на полу вдруг оказывается совсем близко. Под щекой оно мокрое и теплое. Коста успевает мысленно усмехнуться: хорошо умирать, пока все еще живы. Хорошо умирать не зря.
Полосатый наклоняется, высвобождает нож из руки Косты и легко, одним движением, вскрывает ему горло.
Живи долго, Алек. Командуй достойно, иди высоко, целься не хуже, чем при мне было.
Живи долго, Дени. Научись уже бить морды. И - эй, будь с ней поласковей, кем бы она ни была на самом деле.
Живи долго, командир. Спасибо тебе.
Живи долго, Мартин. Отпразднуй победу.
Живи долго, Этьен. Я передам привет твоей сестре, которой не было.
Живи долго, Родион. Завязывай быть придурком.
Живи долго, Док. Не теряй голову, она слишком дорого нам обойдется.
Живи долго, Влад. Учись терпению.
Живи долго, Милт. Ты ни хрена не грек, но мне на это плевать.
Живи долго, Дэн. Не попадайся больше.
Живи долго, Кот. Порви их. Вернись домой.
Живи долго, миз Док. Будь счастлива, если сумеешь, или хотя бы спокойна.
Живи долго, Анна. Прости меня. Хоть я и не вспомню уже, кем я перед тобой виноват.
Живи долго, Сойка. Отомсти вдоволь, что бы они тебе ни задолжали.
Живи долго, Дру. Справься назло им всем. Умри хорошо.
Живи долго, Джон. Кем бы ты ни был - дойди и выполни свое задание.
Нож Сойки, с белой рукоятью, забирает себе аут-леди, когда-то бесконечно давно пережимавшая Косте горло. Второй нож остается у того, кто добил расстрелянного смертника. Мертвым телом еще какое-то время прикрываются от выстрелов из засидки. Хоронить расхлестанные по камням клочья не придется. Всего, что дальше, Коста уже не видит.
У меня было восхитительное, безумное, хтоническое чудовище. Цепное чудовище командира.
Человек без прошлого и без будущего. Барраярец, переживший цетские опыты. Приговоренный убийца, приемный отец сына своей жертвы. Безумец с походкой и речью запойного пьяницы, даже в убежище ходивший и спавший со взведенным оружием.
У меня была встреча с товарищем по оружию, которого Коста мог бы назвать другом, не будь один из них высшим фором, а другой - вышибалой в борделе. Встреча с тычками под ребра, матерным восторгом, совершенно нецензурной радостью от того, что другой жив.
У меня было "форье мое" - люди с повадками аристократов и непроизносимыми фамилиями, с которыми не стремно отстреливаться, лежа в одном проеме, и спокойно сменяться в дозоре. Форлакиал. Фортейн. Форвилсон. Форкотов. Форхалас.
У меня был командир. Тот, кто держит цепь чудовища.
У меня был чужой командир. Тот, кто встанет на правильное место, если свой командир упадет.
У меня были враги. Страшные. Достойные.
У меня была разведка с мудаками и взятие языка. Плен и побег. Три обыска и "живой щит".
У меня был Дени. Почти сын.
У меня была Кристель. "Как гемка, только наша". Страх и ненависть - о которых в часы просветления Коста знал, что эти страх и ненависть не о ней.
У меня был Этьен. "Тена... или Дена... как ты, но баба. Прааальная... Сестра, да? Убили?"
У меня был бросок через простреливаемую площадку с доком в одной руке и ножом в другой.
У меня была атака ради шанса для своих выбраться из рушащегося отнорка.
У меня была хорошая смерть.
Иди легко, Коста.
-
-
19.03.2017 в 23:37Кристель нередко было с ним тяжело, но она надеялась, что может ему помочь хотя бы немного.
Увидимся по ту сторону, Коста.
-
-
19.03.2017 в 23:43-
-
20.03.2017 в 00:03-
-
20.03.2017 в 00:46-
-
20.03.2017 в 10:10-
-
20.03.2017 в 10:10Mark Cain, эту историю стоило записать хотя бы для того, чтобы она могла завершиться. Живи долго, Док, вот уж для тебя точно дело найдется.
Jaunt, живи долго, тот, кого я знал как Джона. Спасибо, что выжил.
Gallie, иди легко, Кот. С тобой хорошо драться. Я дохрена рад, что знал тебя.
-
-
20.03.2017 в 13:32-
-
21.03.2017 в 14:56