Жаба-дурак. Третья еда в пятом ряду. Чиста, наивна и трепетна, как новобранец.
Да, это снова летчики, вернее, "летчиковы дети" и их сослуживцы. Полк имени Горислава Явора, временно расквартированный в каком-то из южных портовых городов Восточной Федерации, "то-ли-керчь-то-ли-не-керчь", по условиям союзного договора.
Напарника Железный заметил сразу, как вывернул из-за угла: тот мрачно пинал пристенок и явно подумывал, не заняться ли стеной. Светло-серой стеной, оштукатуренной "на крупную крошку", о которую так удобно рассадить костяшки пальцев. Предмет его злости занимал позицию наискосок через перекресток и не отрывал недоуменного взгляда от гориславича: судя по нашивкам - связист, судя по осанке - первогодок из гражданских. Воздух над мостовой искрил почти зримо, хоть прикуривай.
- Владе, нешто с забором драться затеял?
читать дальшеАнгел заговорил с товарищем нарочито небрежным тоном - вдруг да ухватится и сам выплывет? Затея не удалась. Роман нахмурился пуще прежнего.
- Нам через полчаса в части быть. Что тебе этот недопятый?
- Ангел, - Влад смотрел так возмущенно, что казалось - почти жалобно. - Объясни ты ему, ты вежливый, а я ж того гляди клюв набок сворочу...
Ангел бросил взгляд на руки Влада: кулаки ритмично сжимались и разжимались. Этак, выходит, до драки едва не дошло... да чем же мог задеть непробиваемого романа этот некрупный, чтоб не сказать - тощий первогодок?
Влад объяснять отказался, старательно глядя в соседнюю стену. Ангел тяжело вздохнул и зашагал к связисту: не замирить - так хоть узнать, что произошло. Тот глядел исподлобья, почти так же хмуро, как и его оппонент, но вроде бы уже понял, что бить не будут.
- Ну, служба, чего не поделили?
Парень зыркнул на Ангела сердито и непонимающе:
- Не с тобой делили, а с этим... чернявым. Ты зачем лезешь?
Ангел понимающе усмехнулся, уперев кулаки в бока.
- Считай, я навроде арбитра буду. Невместно иначе выйдет, мы тут не за дракой стоим. То Влад только с виду тихий, а на ваш крымский лад похлеще усмана станет.
- Уж будто ты тихий? - фыркнул связист, понемногу отходя. - Звать-то тебя как, арбитр?
Железный спиной чувствовал напряжение напарника, наблюдавшего с противоположной стороны улицы и из-за расстояния не слышавшего разговора. Он улыбнулся.
- Ангел я. Железный. Фамилия такая.
- Тихий ангел пролетел, - связист засмеялся неведомо чему. - А я Васильев. Павел Васильев, рядовой срочной службы. Слушай, ваш полк ведь "горными князьями" прозвали?
- Ну да.
- А того худого Владом зовут, так?
- Ну да...
- А что ж тогда я его Князем Владом назвал, а он мне чуть челюсть не свернул?
"Гориславич" закашлялся. Да уж, неудивительно, что напарник вскипел, удивительно скорее то, что физиономия незадачливого связиста не расцвела роскошным синяком сразу после этих слов.
- Странно, что чуть. Я б на его месте свернул.
- Да за что?!
- А вот представь - я б тебя с ровного места власовцем назвал.
Настала очередь Васильева возмущаться.
- Ты? Меня? Власовцем? А по морде не хочешь?
Ангел невозмутимо отряхнул рукав.
- Не хочу. Если сам не слыхал - книжку найди. Наш князь Влад Романский навроде вашего Власова был, только давно, еще при первых усманах. Его свои же Кровопийцей прозвали, говорят, вправду пленных резал да кровь пил. Предатель, каких мало...
На другое утро Васильев ходил к Владу извиняться. И после того Влада - единственного из полка - князем или княжонком не называл никогда и никто. Впрочем, прозвище "наш упырь" к нему таки прилипло, благо клыки у романа и в самом деле были острые. Влад не обижался. Одно дело - тварь из сказочек, и совсем другое...
Совсем другое дело - князь Влад Тернич Романский, "крупный феодал, политический и военный деятель XV века", любящими подданными метко прозванный Упырем, Кровопийцей и Усманским Аспидом. Действительно ли означенный князь пил кровь пленных противников и неугодных слуг - энциклопедия, наспех найденная Васильевым, не сообщала. Паша про себя полагал, что, скорее всего, пил. По крайней мере - мог. О посаженных на кол, повешенных за ребро и сожженных в хлебной печи энциклопедия тоже говорила достаточно скупо, как и о прочих "ужасах Темных веков". Здесь на помощь приходило кино: "Орлиное гнездо", "Радко Белагорич", на повтор которого семиклассник Паша сбегал с географии и труда, ксенькина любимая "Крымчаковна" и страшненький позапрошлогодний "Хлеб и кров", за "чрезмерный натурализм" рекомендованный к ограниченному прокату в кинотеатрах. Но и в оценках историков, и, разумеется, в оценках современников главным были не вампирские привычки романского правителя, а то, что на второй год усманского нашествия молодой князь заключил с завоевателями союз и развернул войска против сородичей и соседей.
..."и положил запрет: а кто не поклонится усманину, тому биту быть. А кто на усманина руку подымет, тому живу не быть. А кто валаха и русина в дом примет, тому суд, и кровь, и дом его - на поток и разграбление."
Цитата отдавала неудачной стилизацией, Паша так и вовсе подозревал, что породил ее редактор энциклопедии для пущего нагнетания атмосферы. Ничего, позже можно будет спросить у того же Влада, когда поостынет... или нет, лучше сперва у Ангела, вдруг в этой истории есть еще какие-нибудь скользкие места. Чего доброго, второй раз роман миндальничать не станет и сразу в глаз навесит. Получать в глаз за чужие древности не хотелось.
Разумеется, когда Васильев явился в расположение гориславичей приносить извинения, Влад его бить не стал, извинения принял с обычной своей хмурой усмешкой, однако и жажды продолжать разговор не выказал. Пашка, впрочем, не настаивал, предпочитая изловить Ангела Железного одного и в другой раз.
- Монастырские хроники говорят, что пил, - кивал через какую-то пару недель Ангел, застигнутый Васильевым в городском сквере. - Но монастырские хроники князя Влада и антихристом через слово честят с первого же года усманского союза. То ли за сам союз, то ли за вероотступничество.
- А он веру сменил? - удивлялся Пашка, блистая наивностью. - А зачем?
- Жить хотел, верно, - Ангел пожимал плечами, слегка наклоняя голову к правому плечу. - Коли уж землю свою и народ продал - что ему той веры?
Пашку растили атеистом, и в обыденной жизни религиозные заморочки его волновали мало. Национальные, впрочем, тоже - хоть ты русский, хоть белагор, да хоть и усман, лишь бы человек был хороший. Влада Романского хорошим человеком назвать было никак невозможно. А вот лейтенант Железный Пашке понравился сразу. И слушать его было интересно.
...Вторично князь Влад женился очень скоро после заключения союза со вчерашними врагами: двух лет не прошло. Живых наследников у него к тому времени не было, так что подобного шага от князя пожалуй что и ожидали. То, что Тернич взял за себя княжну покоренных валахов, едва только остыли руины столицы, тоже не было чем-то особенным по меркам времени. Тем более, что, приняв усманскую веру, молодой князь не перенял всех без изъятия обычаев, второй и третьей жен не искал - довольно было и наложниц, а наследниками назвал сыновей княгини-валашки.
Товарищ Власов Андрей Михайлович тоже был - совсем другое дело. Один из самых молодых генералов Восточной Федерации, в самом начале Мировой войны он прославился обороной Мариинских высот и последующим контрнаступлением, заморозившим положение на белагорских фронтах на добрых три месяца. Поговаривали даже, что "Власов пруссакам блиц испортил". Потом, когда война пришла и в саму Восточную федерацию, его перебросили на карельское направление. В болотах Суоми товарищ генерал и пропал без вести, чтобы всплыть через полгода по другую сторону фронта господином генералом Власовым, создателем и командующим Восточной Армии Свободы.
Пашка, будучи по натуре идеалистом, никогда не мог понять, как это возможно - не трус и не куркуль, герой Гражданской, образец, можно сказать, кадрового офицера - и вдруг предатель. Всего лишь ради сохранения жизни... Ангел усмехался на это его "всего лишь" и неизменно отвечал полдесятком вопросов:
- А если жизнь не твоя? А если не жизнь, а власть предлагают? А если - силу родной край на свой лад перекроить, а не как от отцов досталось? А если не ты склонишься, так другой колена согнет?
Ничего нового в этих вопросах не было, и Пашка продолжал не понимать.
Общедоступные официальные документы, от учебника истории до протоколов из районного архива, клеймили Власова продажным трусом. "Переметнулся к противнику, боясь расстрела", "был перекуплен", "возможно, и ранее сообщал противнику секретную информацию"... Энциклопедия была издана недавно, уже при товарище Сергееве, и тому, что редактор насколько возможно сгустил краски и навел контрастность, удивляться не приходилось. Пашка и не удивлялся: наслушался разного и от родителей, и в институте - еще до скандала. Ангел тоже не удивлялся, и, хотя и кривил губы, но ничего не высказывал: отношения властей и издателей дома, в Белагории, отличались от здешних несильно. Железный зато мог кое-что рассказать о Власове сверх учебника - его двоюродный дед принимал у Власова Росский фронт, когда "генерала Анеша" отзывали домой, а до того успел поработать и под его началом, и наравне.
- Дед именно так сказывал: поработать. Он от своей армии в штабе Власова сидел первый месяц, потом соседние ущелья держал, пока пруссаки не выдохлись. Когда два фронта, Росский и Белославский, в один свели, у него командование повыбило - как со штабными не бывает, а тут и ваши уходят. Дед тогда крепко серчал...
Ангел слегка пожимал плечами: мол, серчал-то крепко, а поделать ничего не мог.
- А Власов-то что? - подгонял его Пашка. - Неужели действительно радовался, что уходит с переднего края?
Ангел пожимал плечами снова.
- Вроде и не радовался, дед, помнится, столь худого о нем не сказывал. Да и окопами генерал Анеш не брезговал, сам за боем смотрел, хоть стреляют пруссаки, хоть цепью идут. А все же надлом какой-то дед в нем находил. Не изъян, не порок, а вот как если бы перед самой войной ударила его судьба - да так и не оправился. И храбрость его, сказывал, была с тем же надломом.
- А не мог твой дед про все эти надломы после додумать? - спрашивал Пашка, мысленно хватаясь за голову от собственной наглости: а ну как пошлет его гориславич за такие вопросы куда подальше? - Ну, после того, как Власов к пруссакам переметнулся?
- Мог, - кивал Ангел с мимолетной усмешкой, - иные в ту пору и большее додумывали. А только мыслю я, если и не надлом от судьбы там был, то своя червоточина какая. Не каждому все ж Георгием Отроком быть.
Про Георгия Отрока, одного из белагорских "военных" святых, Ангел Пашке тоже рассказывал. История из времен самого начала Усманского нашествия даже на Пашкин незамутненный взгляд была простой и наивной. Греческий царевич, захваченный в плен под конец безнадежной обороны столицы, отказался принять сторону противника и был, разумеется, казнен, а вскоре после того ставка усман и большая часть войска погибли в великолепном пожаре. То ли уцелевшие защитники подожгли степь от самых предгорий, пользуясь необычно сухим и жарким летом, то ли сами усмане недосмотрели за каким-нибудь костром, то ли все сразу, но занятый находниками берег реки Марицы прогорел, если верить хроникам, чуть не до скального основания. Конечно, в предгорьях Родопи, что называется, "копать неглубоко", но по голому скарну, да с ограниченными запасами воды и продовольствия, вести захватнические походы не слишком-то сподручно.
- Встал над берегом Белого моря черный день, пришли к Белому берегу черноклювые усмане... - чуть нараспев читал Ангел, почти не подглядывая в книжку.
- Погоди, Белое море - это же на севере! - Пашка, как всегда, не мог утерпеть. - У Ксеньки там жених служит, как раз на Белом!
- Ой ты быстрый, - сердито качал головой Ангел, очень не любивший, чтобы его перебивали. - Наше Белое море - то ваше Эгейское. В твоем учебнике то было. Дальше слушать будешь?
- Буду, - Пашка напускал на себя сокрушенный вид. - Знаешь же, что по-вашему так не прочитаю.
...сокрушили усмане береговое войско, встали у стен Одрина, долго держали осаду, а после взяли город с реки и церковь Андрея Первоапостола сожгли. Царя Константина в проломе дворцовых стен зарубили, царевича Георгия, пленив раненым, привели к предводителю - Усман-паше.
И сказал Усман-паша:
- Эмир Гурхи, ты молод, зачем тебе умирать? Ты нашей крови, так будь и веры нашей...
- А почему Гурхи? - снова не удерживался Пашка. - Усмане "Георгия" выговорить могут. И разве наследник византийского императора мог быть усманом?
- Ой, Павле, даже царевичи бывают полукровные, - смеялся Ангел. - Царь Константин, как первая жена померла бездетной, усманку за себя взял. Айсу ее звали, а крестили Анной. Красивая была, наверное... Вот и паша царевича на свой лад зовет, польстить хочет. "Гурхи" - не только имя, это еще "Великий", коли с усманского.
Васильев хмурился, тяжко и со скрипом укладывая в голове древнюю историю. Со всякими "гуманитарными заморочками" у него еще в школе было плохо, то ли дело - трехчетвертная проекция!
- И что, этот ваш Георгий правда был такой великий? - недоверчиво спрашивал он.
Ангел снова пожимал плечами.
- Как боец, если хроника не лжет, был силен не по возрасту. А о прочем - кто его знает. Зачем-то же он нужен был усманам.
...и воскликнул Усман-паша:
- Зачем говоришь дурное о давшей тебе жизнь?! Прими Пророка, стань одним из нас - тысяча тысяч воинов будет у тебя под началом, дочь мою женой в дом введешь, богатств сосчитать не сможешь! Славно живут верные полководцы Усман-султана, только пожелай - станешь первым из первых!
Отвечал царевич:
- Я человек Креста, и крестом своим не торгую, ни за золото, ни за славу.
Усмехнулся тогда Усман-паша, закивал медленно:
- Гурхи, ты гордый эмир, понимаю - невместно тебе брать малую цену. По-прежнему хочешь Белым берегом владеть, новых земель хочешь прибавить? Прими Пророка, служи верно Усман-султану - все получишь!
Отвечал царевич:
- Невместно мне предавать Царство небесное ради власти земной. Господу и кресту останусь верен, как верен был отцу моему и государю.
Удивился Усман-паша, стал грозить царевичу муками страшными и смертью жестокой:
- Упрямец, почему лжешь? - говорил. - Пророка не боишься - своего бога побойся! Покорись - и жив будешь, а нет - так умереть тебе смертью медленной и позорной!
Улыбнулся Георгий:
- Господь наш на кресте умер и славу обрел, выше которой нет, того и нам, его людям, не след бежать.
Осерчал Усман-паша, брови нахмурил, об пол ногой топнул.
- Ты сам выбрал, - сказал.
И был распят царевич Георгий на высоком кресте, ибо хотели усмане сотворнить насмешку над Господом и людьми его, и крест тот в степи поставили, чтобы издалека видно было. Улыбался царевич через муку и страх, сколько жив был. А потом умер. Жаркое было солнце тем летом.
А как умер царевич, так от подножия креста сухая трава степи занялась и горела, пока не выгорела вся степь до камня голого. И усмане с той травой погорели.
В книге, одолженной Ангелом у напарника, святой Георгий был изображен в латах, без шлема и со знаменем в левой руке, причем, судя по всему, художник скопировал какой-то реальный витраж. В верхней части иллюстрации, в отдельной узкой полоске, на прозрачно-белый берег выкатывались черные клювастые силуэты кораблей, снизу в такой же окаймленной орнаментом полоске языки золотого и темно-алого пламени расходились от прорисованного посредине креста.
- И был пламень великий, и родники иссякли, - читал Ангел, пальцем обводя строчку совсем уж заковыристой вязи.
- Лет десять там ничего не росло, выходит? - удивлялся Пашка, не сразу сопоставивший даты и с трудом продиравшийся через выверты старобелагорского даже с помощью Ангела. - Если даже родники посохли, то и дерн должен был полностью сгореть?
Ангел уже привычно пожимал плечами.
- Наверное. Вот, смотри, Павле, здесь есть: когда усмане другой раз шли к Одрину, воду для солдат приходилось везти с собой, Марица как в георгиево лето обмелела - так до той поры еще не наполнилась, и вода была мутная и горькая. Это выходит... третий год это выходит. А лошадей вовсе не брали, кормить нечем было. Значит, не росло ничего или почти ничего.
Пашка медленно кивал, в мыслях перескочив уже на что-то свое. Ангел, глядя на внезапно посмурневшего приятеля, думать не мешал.
- У нас тоже места есть, где с полдюжины лет ничего не росло, да и потом все больше иван-чай да крапива, - наконец выговаривал Пашка. - Недалеко, над старыми каменоломнями. Там в Мировую как раз власовцы... погуляли. Напоследок. Перед тем, - голос связиста делался ломким и неровным, - как их отсюда окончательно выбили. После войны там крест хотели поставить, но так и не поставили почему-то. Сержант Игнатенко знает, где точно, если захочешь - могу спросить.
Ангел медленно наклонял голову: спроси, мол.
Напарника Железный заметил сразу, как вывернул из-за угла: тот мрачно пинал пристенок и явно подумывал, не заняться ли стеной. Светло-серой стеной, оштукатуренной "на крупную крошку", о которую так удобно рассадить костяшки пальцев. Предмет его злости занимал позицию наискосок через перекресток и не отрывал недоуменного взгляда от гориславича: судя по нашивкам - связист, судя по осанке - первогодок из гражданских. Воздух над мостовой искрил почти зримо, хоть прикуривай.
- Владе, нешто с забором драться затеял?
читать дальшеАнгел заговорил с товарищем нарочито небрежным тоном - вдруг да ухватится и сам выплывет? Затея не удалась. Роман нахмурился пуще прежнего.
- Нам через полчаса в части быть. Что тебе этот недопятый?
- Ангел, - Влад смотрел так возмущенно, что казалось - почти жалобно. - Объясни ты ему, ты вежливый, а я ж того гляди клюв набок сворочу...
Ангел бросил взгляд на руки Влада: кулаки ритмично сжимались и разжимались. Этак, выходит, до драки едва не дошло... да чем же мог задеть непробиваемого романа этот некрупный, чтоб не сказать - тощий первогодок?
Влад объяснять отказался, старательно глядя в соседнюю стену. Ангел тяжело вздохнул и зашагал к связисту: не замирить - так хоть узнать, что произошло. Тот глядел исподлобья, почти так же хмуро, как и его оппонент, но вроде бы уже понял, что бить не будут.
- Ну, служба, чего не поделили?
Парень зыркнул на Ангела сердито и непонимающе:
- Не с тобой делили, а с этим... чернявым. Ты зачем лезешь?
Ангел понимающе усмехнулся, уперев кулаки в бока.
- Считай, я навроде арбитра буду. Невместно иначе выйдет, мы тут не за дракой стоим. То Влад только с виду тихий, а на ваш крымский лад похлеще усмана станет.
- Уж будто ты тихий? - фыркнул связист, понемногу отходя. - Звать-то тебя как, арбитр?
Железный спиной чувствовал напряжение напарника, наблюдавшего с противоположной стороны улицы и из-за расстояния не слышавшего разговора. Он улыбнулся.
- Ангел я. Железный. Фамилия такая.
- Тихий ангел пролетел, - связист засмеялся неведомо чему. - А я Васильев. Павел Васильев, рядовой срочной службы. Слушай, ваш полк ведь "горными князьями" прозвали?
- Ну да.
- А того худого Владом зовут, так?
- Ну да...
- А что ж тогда я его Князем Владом назвал, а он мне чуть челюсть не свернул?
"Гориславич" закашлялся. Да уж, неудивительно, что напарник вскипел, удивительно скорее то, что физиономия незадачливого связиста не расцвела роскошным синяком сразу после этих слов.
- Странно, что чуть. Я б на его месте свернул.
- Да за что?!
- А вот представь - я б тебя с ровного места власовцем назвал.
Настала очередь Васильева возмущаться.
- Ты? Меня? Власовцем? А по морде не хочешь?
Ангел невозмутимо отряхнул рукав.
- Не хочу. Если сам не слыхал - книжку найди. Наш князь Влад Романский навроде вашего Власова был, только давно, еще при первых усманах. Его свои же Кровопийцей прозвали, говорят, вправду пленных резал да кровь пил. Предатель, каких мало...
На другое утро Васильев ходил к Владу извиняться. И после того Влада - единственного из полка - князем или княжонком не называл никогда и никто. Впрочем, прозвище "наш упырь" к нему таки прилипло, благо клыки у романа и в самом деле были острые. Влад не обижался. Одно дело - тварь из сказочек, и совсем другое...
Совсем другое дело - князь Влад Тернич Романский, "крупный феодал, политический и военный деятель XV века", любящими подданными метко прозванный Упырем, Кровопийцей и Усманским Аспидом. Действительно ли означенный князь пил кровь пленных противников и неугодных слуг - энциклопедия, наспех найденная Васильевым, не сообщала. Паша про себя полагал, что, скорее всего, пил. По крайней мере - мог. О посаженных на кол, повешенных за ребро и сожженных в хлебной печи энциклопедия тоже говорила достаточно скупо, как и о прочих "ужасах Темных веков". Здесь на помощь приходило кино: "Орлиное гнездо", "Радко Белагорич", на повтор которого семиклассник Паша сбегал с географии и труда, ксенькина любимая "Крымчаковна" и страшненький позапрошлогодний "Хлеб и кров", за "чрезмерный натурализм" рекомендованный к ограниченному прокату в кинотеатрах. Но и в оценках историков, и, разумеется, в оценках современников главным были не вампирские привычки романского правителя, а то, что на второй год усманского нашествия молодой князь заключил с завоевателями союз и развернул войска против сородичей и соседей.
..."и положил запрет: а кто не поклонится усманину, тому биту быть. А кто на усманина руку подымет, тому живу не быть. А кто валаха и русина в дом примет, тому суд, и кровь, и дом его - на поток и разграбление."
Цитата отдавала неудачной стилизацией, Паша так и вовсе подозревал, что породил ее редактор энциклопедии для пущего нагнетания атмосферы. Ничего, позже можно будет спросить у того же Влада, когда поостынет... или нет, лучше сперва у Ангела, вдруг в этой истории есть еще какие-нибудь скользкие места. Чего доброго, второй раз роман миндальничать не станет и сразу в глаз навесит. Получать в глаз за чужие древности не хотелось.
Разумеется, когда Васильев явился в расположение гориславичей приносить извинения, Влад его бить не стал, извинения принял с обычной своей хмурой усмешкой, однако и жажды продолжать разговор не выказал. Пашка, впрочем, не настаивал, предпочитая изловить Ангела Железного одного и в другой раз.
- Монастырские хроники говорят, что пил, - кивал через какую-то пару недель Ангел, застигнутый Васильевым в городском сквере. - Но монастырские хроники князя Влада и антихристом через слово честят с первого же года усманского союза. То ли за сам союз, то ли за вероотступничество.
- А он веру сменил? - удивлялся Пашка, блистая наивностью. - А зачем?
- Жить хотел, верно, - Ангел пожимал плечами, слегка наклоняя голову к правому плечу. - Коли уж землю свою и народ продал - что ему той веры?
Пашку растили атеистом, и в обыденной жизни религиозные заморочки его волновали мало. Национальные, впрочем, тоже - хоть ты русский, хоть белагор, да хоть и усман, лишь бы человек был хороший. Влада Романского хорошим человеком назвать было никак невозможно. А вот лейтенант Железный Пашке понравился сразу. И слушать его было интересно.
...Вторично князь Влад женился очень скоро после заключения союза со вчерашними врагами: двух лет не прошло. Живых наследников у него к тому времени не было, так что подобного шага от князя пожалуй что и ожидали. То, что Тернич взял за себя княжну покоренных валахов, едва только остыли руины столицы, тоже не было чем-то особенным по меркам времени. Тем более, что, приняв усманскую веру, молодой князь не перенял всех без изъятия обычаев, второй и третьей жен не искал - довольно было и наложниц, а наследниками назвал сыновей княгини-валашки.
Товарищ Власов Андрей Михайлович тоже был - совсем другое дело. Один из самых молодых генералов Восточной Федерации, в самом начале Мировой войны он прославился обороной Мариинских высот и последующим контрнаступлением, заморозившим положение на белагорских фронтах на добрых три месяца. Поговаривали даже, что "Власов пруссакам блиц испортил". Потом, когда война пришла и в саму Восточную федерацию, его перебросили на карельское направление. В болотах Суоми товарищ генерал и пропал без вести, чтобы всплыть через полгода по другую сторону фронта господином генералом Власовым, создателем и командующим Восточной Армии Свободы.
Пашка, будучи по натуре идеалистом, никогда не мог понять, как это возможно - не трус и не куркуль, герой Гражданской, образец, можно сказать, кадрового офицера - и вдруг предатель. Всего лишь ради сохранения жизни... Ангел усмехался на это его "всего лишь" и неизменно отвечал полдесятком вопросов:
- А если жизнь не твоя? А если не жизнь, а власть предлагают? А если - силу родной край на свой лад перекроить, а не как от отцов досталось? А если не ты склонишься, так другой колена согнет?
Ничего нового в этих вопросах не было, и Пашка продолжал не понимать.
Общедоступные официальные документы, от учебника истории до протоколов из районного архива, клеймили Власова продажным трусом. "Переметнулся к противнику, боясь расстрела", "был перекуплен", "возможно, и ранее сообщал противнику секретную информацию"... Энциклопедия была издана недавно, уже при товарище Сергееве, и тому, что редактор насколько возможно сгустил краски и навел контрастность, удивляться не приходилось. Пашка и не удивлялся: наслушался разного и от родителей, и в институте - еще до скандала. Ангел тоже не удивлялся, и, хотя и кривил губы, но ничего не высказывал: отношения властей и издателей дома, в Белагории, отличались от здешних несильно. Железный зато мог кое-что рассказать о Власове сверх учебника - его двоюродный дед принимал у Власова Росский фронт, когда "генерала Анеша" отзывали домой, а до того успел поработать и под его началом, и наравне.
- Дед именно так сказывал: поработать. Он от своей армии в штабе Власова сидел первый месяц, потом соседние ущелья держал, пока пруссаки не выдохлись. Когда два фронта, Росский и Белославский, в один свели, у него командование повыбило - как со штабными не бывает, а тут и ваши уходят. Дед тогда крепко серчал...
Ангел слегка пожимал плечами: мол, серчал-то крепко, а поделать ничего не мог.
- А Власов-то что? - подгонял его Пашка. - Неужели действительно радовался, что уходит с переднего края?
Ангел пожимал плечами снова.
- Вроде и не радовался, дед, помнится, столь худого о нем не сказывал. Да и окопами генерал Анеш не брезговал, сам за боем смотрел, хоть стреляют пруссаки, хоть цепью идут. А все же надлом какой-то дед в нем находил. Не изъян, не порок, а вот как если бы перед самой войной ударила его судьба - да так и не оправился. И храбрость его, сказывал, была с тем же надломом.
- А не мог твой дед про все эти надломы после додумать? - спрашивал Пашка, мысленно хватаясь за голову от собственной наглости: а ну как пошлет его гориславич за такие вопросы куда подальше? - Ну, после того, как Власов к пруссакам переметнулся?
- Мог, - кивал Ангел с мимолетной усмешкой, - иные в ту пору и большее додумывали. А только мыслю я, если и не надлом от судьбы там был, то своя червоточина какая. Не каждому все ж Георгием Отроком быть.
Про Георгия Отрока, одного из белагорских "военных" святых, Ангел Пашке тоже рассказывал. История из времен самого начала Усманского нашествия даже на Пашкин незамутненный взгляд была простой и наивной. Греческий царевич, захваченный в плен под конец безнадежной обороны столицы, отказался принять сторону противника и был, разумеется, казнен, а вскоре после того ставка усман и большая часть войска погибли в великолепном пожаре. То ли уцелевшие защитники подожгли степь от самых предгорий, пользуясь необычно сухим и жарким летом, то ли сами усмане недосмотрели за каким-нибудь костром, то ли все сразу, но занятый находниками берег реки Марицы прогорел, если верить хроникам, чуть не до скального основания. Конечно, в предгорьях Родопи, что называется, "копать неглубоко", но по голому скарну, да с ограниченными запасами воды и продовольствия, вести захватнические походы не слишком-то сподручно.
- Встал над берегом Белого моря черный день, пришли к Белому берегу черноклювые усмане... - чуть нараспев читал Ангел, почти не подглядывая в книжку.
- Погоди, Белое море - это же на севере! - Пашка, как всегда, не мог утерпеть. - У Ксеньки там жених служит, как раз на Белом!
- Ой ты быстрый, - сердито качал головой Ангел, очень не любивший, чтобы его перебивали. - Наше Белое море - то ваше Эгейское. В твоем учебнике то было. Дальше слушать будешь?
- Буду, - Пашка напускал на себя сокрушенный вид. - Знаешь же, что по-вашему так не прочитаю.
...сокрушили усмане береговое войско, встали у стен Одрина, долго держали осаду, а после взяли город с реки и церковь Андрея Первоапостола сожгли. Царя Константина в проломе дворцовых стен зарубили, царевича Георгия, пленив раненым, привели к предводителю - Усман-паше.
И сказал Усман-паша:
- Эмир Гурхи, ты молод, зачем тебе умирать? Ты нашей крови, так будь и веры нашей...
- А почему Гурхи? - снова не удерживался Пашка. - Усмане "Георгия" выговорить могут. И разве наследник византийского императора мог быть усманом?
- Ой, Павле, даже царевичи бывают полукровные, - смеялся Ангел. - Царь Константин, как первая жена померла бездетной, усманку за себя взял. Айсу ее звали, а крестили Анной. Красивая была, наверное... Вот и паша царевича на свой лад зовет, польстить хочет. "Гурхи" - не только имя, это еще "Великий", коли с усманского.
Васильев хмурился, тяжко и со скрипом укладывая в голове древнюю историю. Со всякими "гуманитарными заморочками" у него еще в школе было плохо, то ли дело - трехчетвертная проекция!
- И что, этот ваш Георгий правда был такой великий? - недоверчиво спрашивал он.
Ангел снова пожимал плечами.
- Как боец, если хроника не лжет, был силен не по возрасту. А о прочем - кто его знает. Зачем-то же он нужен был усманам.
...и воскликнул Усман-паша:
- Зачем говоришь дурное о давшей тебе жизнь?! Прими Пророка, стань одним из нас - тысяча тысяч воинов будет у тебя под началом, дочь мою женой в дом введешь, богатств сосчитать не сможешь! Славно живут верные полководцы Усман-султана, только пожелай - станешь первым из первых!
Отвечал царевич:
- Я человек Креста, и крестом своим не торгую, ни за золото, ни за славу.
Усмехнулся тогда Усман-паша, закивал медленно:
- Гурхи, ты гордый эмир, понимаю - невместно тебе брать малую цену. По-прежнему хочешь Белым берегом владеть, новых земель хочешь прибавить? Прими Пророка, служи верно Усман-султану - все получишь!
Отвечал царевич:
- Невместно мне предавать Царство небесное ради власти земной. Господу и кресту останусь верен, как верен был отцу моему и государю.
Удивился Усман-паша, стал грозить царевичу муками страшными и смертью жестокой:
- Упрямец, почему лжешь? - говорил. - Пророка не боишься - своего бога побойся! Покорись - и жив будешь, а нет - так умереть тебе смертью медленной и позорной!
Улыбнулся Георгий:
- Господь наш на кресте умер и славу обрел, выше которой нет, того и нам, его людям, не след бежать.
Осерчал Усман-паша, брови нахмурил, об пол ногой топнул.
- Ты сам выбрал, - сказал.
И был распят царевич Георгий на высоком кресте, ибо хотели усмане сотворнить насмешку над Господом и людьми его, и крест тот в степи поставили, чтобы издалека видно было. Улыбался царевич через муку и страх, сколько жив был. А потом умер. Жаркое было солнце тем летом.
А как умер царевич, так от подножия креста сухая трава степи занялась и горела, пока не выгорела вся степь до камня голого. И усмане с той травой погорели.
В книге, одолженной Ангелом у напарника, святой Георгий был изображен в латах, без шлема и со знаменем в левой руке, причем, судя по всему, художник скопировал какой-то реальный витраж. В верхней части иллюстрации, в отдельной узкой полоске, на прозрачно-белый берег выкатывались черные клювастые силуэты кораблей, снизу в такой же окаймленной орнаментом полоске языки золотого и темно-алого пламени расходились от прорисованного посредине креста.
- И был пламень великий, и родники иссякли, - читал Ангел, пальцем обводя строчку совсем уж заковыристой вязи.
- Лет десять там ничего не росло, выходит? - удивлялся Пашка, не сразу сопоставивший даты и с трудом продиравшийся через выверты старобелагорского даже с помощью Ангела. - Если даже родники посохли, то и дерн должен был полностью сгореть?
Ангел уже привычно пожимал плечами.
- Наверное. Вот, смотри, Павле, здесь есть: когда усмане другой раз шли к Одрину, воду для солдат приходилось везти с собой, Марица как в георгиево лето обмелела - так до той поры еще не наполнилась, и вода была мутная и горькая. Это выходит... третий год это выходит. А лошадей вовсе не брали, кормить нечем было. Значит, не росло ничего или почти ничего.
Пашка медленно кивал, в мыслях перескочив уже на что-то свое. Ангел, глядя на внезапно посмурневшего приятеля, думать не мешал.
- У нас тоже места есть, где с полдюжины лет ничего не росло, да и потом все больше иван-чай да крапива, - наконец выговаривал Пашка. - Недалеко, над старыми каменоломнями. Там в Мировую как раз власовцы... погуляли. Напоследок. Перед тем, - голос связиста делался ломким и неровным, - как их отсюда окончательно выбили. После войны там крест хотели поставить, но так и не поставили почему-то. Сержант Игнатенко знает, где точно, если захочешь - могу спросить.
Ангел медленно наклонял голову: спроси, мол.
-
-
13.07.2012 в 06:57-
-
13.07.2012 в 13:03-
-
31.12.2012 в 08:48И хвосты реальной истории, и прямым текстом, и намеками - очень хорошо. Очень живо.
И радует то, о чем оно.
мдя, как-то сбивчиво вышло(
-
-
02.01.2013 в 10:45А ребята хорошие, да...