Бешеное пламя бешеной пляски - таков единственный закон дней Краткого Солнца. Разжигайте костры, искры которых взовьются до самых зимних туч - подобные огненным горам утраченной родины, подобные подземному огню, погубившему те горы! Согревайте в котлах горькое хмельное питье из можжевеловых игл и алых ягод позднего лета, пейте его, не жалея - пусть кружит голову так же, как кружит ее терпкое счастье полета, пусть горечью невозвращения остывает в горле! Пляшите в языках пламени, как ни в какую другую ночь и ни в какой другой день - невозможно быть повторенной Пляске Краткого Солнца, как не бывает второй родины у родившегося единожды, как прежней земле, огненной и прекрасной, не быть никогда родной для нынешних крылатых!
Пейте.
Пляшите.
Пойте.
Сражайтесь.
Любите друг друга.
Не смейте отнимать жизнь и не смейте приводить чужаков. Священные костры Пляски - не место и не время для смерти, не место и не время для вражды, не место и не время для бескрылых.
Дни и ночи Краткого Солнца – время ожившей памяти. Время недолгого единения с душами прежних крылатых, знавших Берега Живого Огня и оставивших родину ради жизни. Время еще более мимолетного соприкосновения с изначальным пламенем и текучим камнем, чья поистине великая любовь породила первого из крылатых. Оттого верили, что дети, зачатые в дни и ночи Пляски Краткого Солнца, непременно родятся, а рожденные в огнях Пляски –непременно станут на крыло, и это меньшее, чем одаряет Пляска. Однако с тех же самых пор говорили, что невозможно родиться крылатому без огня, но чрезмерно жаркое пламя, наделяя дитя редкой мощью и красотой, губит рождающего.
И тем не менее, многие, очень многие готовы были зачинать и рождать детей в дни Пляски. Не было, наверное, крылатого, не одержимого мечтой о пламени в жилах, знакомом большинству лишь по сказкам, о долгой жизни и высоком полете. И мало было тех, для кого осторожность действительно значила больше, чем возможность создать новую жизнь и пламя. А все оттого, что земля, приютившая крылатых после бегства, была и далее столь же холодна, как в день, когда они сошли со своих лодий на скалистый берег. Дни складывались в сезоны, сезоны – в годы. Все труднее становилось летать. Дольше и тяжелее заживали раны. Редко рождались дети, еще реже доживали до становления на крыло. А из самых отчаянных, рискнувших вновь развернуть лодьи в открытое море, не вернулся ни один.
Сложно, однако, было не понимать, что холодная земля, холодное море и лишенные огня скалы не станут теплее и приветливее ни через век, ни через десять. И потому из поколения в поколение находились отважные, отправлявшиеся в путь ради неведомой новой родины, без которой не мыслили дальнейшей жизни. На полночь, на полдень, на восход… но никогда – на закат. Никогда – в ту сторону, откуда пришли крылатые, и где теперь было лишь море.
Каждый знал, что в ночи Пляски живое пламя и текучий камень, духи-породители, могут коснуться крылатого, наделив его жаром, достаточным для рождения сильного, способного жить ребенка. Старшие говорили, что духи могут дать больше: знание о том, куда следует идти на поиски новому отряду, а равно - знание о том, что пора идти.
Бешеное пламя бешеной Пляски разгоралось в кострах и в жилах. Кого оно одарит сегодня? И чем?