Маленькая, светленькая, зеленоглазая, от плеч до лодыжек в родовой пестротканой клетке, изрядно не новой, заляпанной кровью и копотью. Ноги босые опять же - даже под слоем грязи видно, как ступни покраснели от холода, и на косточке ссадина. Никак не похожа на великую волшебницу, избранную жрицу Пяти Сестер, дщерь Бадвы и Реды, и прочая, прочая, прочая. На героиню, впрочем, тоже не похожа. Хотя смелость эпическая, ничего не скажешь. В железку свою вцепилась - аж пальцы побелели, стоит пряменько, старается, глазища - ух, впору полыхнуть на месте, если бы от яростных взглядов можно было загореться. Но если серьезно – было бы о чем говорить, ни силы, ни войска, ни божественной благодати.
читать дальше
А все равно стоит. Смотрит. Хорошо смотрит. Головы не опускает, почти не дрожит, хотя губы от холода синие. Что синие - неудивительно, грязь под ногами – и та ледком подернулась. Удивительно, что зубы не стучат. Даже жаль, что вот это все только убить и остается. Брать такую огневушку заложницей себе дороже. Не сбежит, конечно, а неприятностей доставит столько, что лучше бы сбежала.
Город еще этот. Одно название, что город, и того скоро не будет. Нашли кого выставить... Понятно, что войска у них уже не осталось, но девчонку? Еще и босоту какую-то, судя по рукам ободранным – хорошо если не батрачку? Неужто и правда она у них последняя осталась высокой крови? Сами же знают, раз вообще решились, если соврали – мне и кончиком когтя пошевелить не придется, Безымянные приберут – день за век покажется. Они, конечно, могут думать, что им терять нечего. Но завоют же, как только это сделается правдой – ох как завоют, ох как быстро поймут, что терять им очень даже было что.
Еще и поэтому девчонку надо убить на месте. А кое-кого из тех, кто смотрит сейчас из загона для пленных – отпустить. Чтоб остальным неповадно было лишать себя шанса, а меня – законной добычи.
Зашевелилась наконец-то. Ко мне зашагала. Ноги еле переставляет, губы шевелятся – молится, что ли. Дура. Было бы кому ее такую заметить. Или эти несчастные попросту за милостью ее послали, а глупости тут я полным шлемом черпаю?
Ну, подходи, подходи, я даже выслушаю, если ты и впрямь говорить захочешь…
Я даже убью тебя быстро.
***
А страшно ведь. Очень страшно. Вот это, которое за перестрел от ворот – оно же не человек совсем. Крылья, когти, чешуя эта еще – Безымянные с ней. Смотрит оно так, что аж по нашу сторону ворот все заледенело. Кожанцы – и то к мостовой намертво приморозило. Хоть вылезай и босиком иди. А что делать, вылезла и пошла, времени-то у меня, считай – пока тень под ноги не покатится, дальше Кровавые Сестры ждать не будут. И так еще вопрос, зачтется ли придорожное семя за царскую жертву.
Ты не подумай, отец, что я тебя в чем виню, хотя бы и в том, что мать моя тебе не жена. Обиды от тебя ни она не знала, ни я не ведаю. А только кто ж их разберет, Хозяек, будь их сталь благословенна, а медь звонка – гожусь ли я для их суда. Ты вот не подскажешь, ты уже убит и еще не сожжен, не докричаться. И госпожа твоя не подскажет, она от этой твари уже не отбилась. Может, очнется еще, если я сейчас права и Хозяйки меня услышат. Все-таки из детей твоих я старшая.
Холодно, чтоб его. Ноги вот особенно мерзнут. Ничего, совсем немного осталось. Главное – быстро, чтоб и самой не забояться, и пакость эта чешуйчатая не успела первой слово сказать.
- Ради Пяти Сестер - гори.