Край топей

[firnwen]

Написано для WTF Tolkien Team 2017.

спойлер

Финрод в Топях Серех.

Чавк. Чавк. Чавк.
Плюх.
Жидкая грязь обильно пятнает лоб, щеку, шлем, склеивает выбившиеся волосы. Всего лишь брызги — просто не успеваешь отвернуть голову. Когда нога проскальзывает в болоте, горделиво именующемся дорогой, сил и ловкости едва хватает, чтоб не пропахать грязищу носом. Высокий, как ни поверни, лорд нолдор, где иным по колено — тебе до половины голенища.
Хотя, конечно, не всем. Есть тут и повыше тебя. В самый раз вторым рядом в строй ставить, с копьями…
Толку, впрочем, сейчас от тех копий. Разве что болото перед собой промерять — вместо слеги.
Ты оборачиваешься, оглядываешь отряд: несколько десятков раненых, грязных, усталых до беспамятства эдиль. Мысленно ты снова перебираешь минуты боя на Ступенях, ищешь ошибки. Не находишь: орков просто было слишком много, ты просто пришел слишком поздно. Что с того, что мысленный зов брата достиг твоего разума почти сразу, как заполыхал север? Что с того, что вестовых из Минас Тирит ты встретил на полпути, и войско крепости ждало тебя, и первые разведчики успели не только уйти к нагорью, но и вернуться? Враг вошел в Дортонион первым, враг мог разбрасываться жизнями воинов. А ты опоздал, и хуже того — позволил оттеснить себя в топи.
Плюх.
Нога снова скользит, гать трещит, проламывается, и бочаг услужливо подставляет тебе свое вязкое нутро. Пока ты барахтаешься, вставая, ил и грязь набиваются под наруч и затекают через ворот. Зябко вздрагиваешь, стирая брызги со лба и виска, но больше размазываешь их. Мокро. Противно. Во рту привкус тины: горький, тошнотворный, но хоть не гнилой.
Топи. Да, вот здесь могла притаиться ошибка, и потом надо будет обязательно разобраться, почему так получилось. Потом. В Минас Тирит. Когда можно будет оплакать младших. Проститься с каждым, кто остался на Ступенях Ривиля. Хотя бы просто перевести дыхание и ненадолго закрыть глаза. Ледяная болотная жижа принуждает оскальзываться, зачерпывая сапогом, отставать, вязнуть на каждом шаге. Оступившийся — тонет. Сминает строй, и без того скомканный. Топкое месиво собирает дань. Возместит ли, и какой вирой?
Встряхиваешься, понимая, что сейчас некому говорить с тобой такими словами. Некому ответить на твою неразборчивую талиску. Значит, тебя убаюкивает усталость. Ты не спал на пути к перевалу — от беспокойства. Ты не спал, отходя с окраин Дортониона — не успел. Ты заставляешь себя очнуться. Видишь, как рядом с тобой рослый синда — с полупустым колчаном, без лука — наклоняется и растирает лицо грязной водой с осколками льда. Сдергиваешь перчатку, делаешь то же самое. Кожу обжигает холодом, ободранная щека мгновенно немеет, но так и правда легче.
Горько понимать, что тебе сейчас остается только отступление. Но и это — потом. Не время для горечи. Не время для себя. Гать снова чавкает, проседает под ногами, и почти одновременно с ее треском раздается сдвоенный оклик дозорных: орки.
Отвернуть некуда. Те, что выходят сейчас навстречу, явно шли вдогон от Ривиля, срезая путь вдоль русла. Те, что видны позади, идут по гати от края топей, и, похоже, на скорую добычу не рассчитывали, но уж теперь-то не откажутся. Только и удачи, что болото тварей глотает не хуже, чем твоих эдиль.
Отряд перестраивается настолько быстро, насколько возможно. Немного толку: с такого расстояния и криволапый орк не промахнется, и, в отличие от тебя, у них стрел в достатке. Бьют навесом, через щиты, не пытаясь кого-то выцеливать. Впору радоваться, что ничего страшнее смерти тебя в окружении не ждет, но радоваться не выходит: слишком хочется жить. Эта жажда на миг становится сильнее и страха, и долга: жить.
Ты не стрелок сегодня — есть и получше. Еще какое-то время ты можешь только ждать, держа щит над собой. Чешуйка в общем панцире. Мутные зимние сумерки, подменившие день, не дают понять, сколько проходит времени. Считаешь по орочьим стрелам, находящим цель. Рядом с тобой падают: сперва раненый — навзничь, сползая с гати, почти тотчас целитель — на колени возле него. Не видишь, но ощущаешь движение, когда из твоей поясной сумки выдергивают скатку подмокшего полотна. Кажется, эта все-таки последняя.
Подмоги из Минас Тирит ждать бесполезно: брат никак не угадает, что именно сейчас тебе нужна помощь. Даже если бы он мог успеть, если бы мог рискнуть и оголить крепость… впрочем, ты ему и войска оставил — меньше некуда. Осаду держать, случись что — едва хватит. Ты поставил на кон все. И если сейчас к вам пробьется хоть кто-то, это будут остатки отрядов, что ты вывел к дороге на Дортонион.
Может быть, в той части войска уцелевших больше, чем здесь, с тобой.
А потом тебе становится некогда думать о чем-то сверх каждого мгновения накатившего боя. Ты снова вздергиваешь щит, стрелы вбиваются в него с тупым стуком. Тебя прикрывают сразу с трех сторон, и этого недостаточно: четвертый все равно твой. Ты выкрикиваешь приказы; за лязгом оружия и орочьими воплями твой голос даже так едва слышен. Тебя понимают, несмотря ни на что, выравнивают круг обороны. Всего в два ряда. Поверх твоего плеча невозмутимо вздымается и падает секира: точно в те мгновения, когда ты бьешь сам, доворачиваясь на ладонь вправо. Ты как-то удерживаешь поле — не столько зрением, сколько чутьем и слухом. В шаге позади, почти у тебя под ногами, давний друг сосредоточенно зашивает чью-то рану. Тебя сбивают с ног, лицом в жидкую ледяную грязь, и ты едва не теряешь ободранный уже щит. Тебе помогают подняться, не подпуская тварей. Ты видишь, чего это стоит. Ты едва держишься прямо, срываешься на хрип, снова падаешь на колено. Над тобой — на самом деле впереди и сбоку — смыкаются щиты и спины. Ты снова встаешь, уже во втором ряду, и за это время поспешно сведенный строй успевает поредеть. На тебя смотрят в упор — одни с жадной страшной радостью, другие с такой же жадной, но уже тающей надеждой. Ты заставляешь себя прохрипеть новый приказ, в который раз перестраиваешь тех, кто еще может стоять и держать оружие.
Тебе отвечают.
Четыре ясные, звонкие, невозможные ноты.
Оттуда, где, наверное, когда-то был край топей.