Жаба-дурак. Третья еда в пятом ряду. Чиста, наивна и трепетна, как новобранец.
У него, как всегда, полон рот насущных забот:
Присмотреть, кто там носится нынче над бездной вод,
Протереть запотевшее к заморозкам стекло,
Выключателем щелкнуть, чтоб вовремя рассвело.
У него каждый день - беда, среда, провода...
Дует ветер, горит огонь и течет вода.
Перья птицы Рух превращаются в ранний снег.
Небо держит, и нужно понять, почему не всех.
Он рисует их прямо в мир, миновав тетрадь:
Вот на первую ветку ползет рожденный летать,
Кистеухим от кистеперых придонный свет,
Поднимаясь к поверхности, передает привет.
Он спешит, разминая пальцы левой руки.
Проверяет струны, подкручивает колки.
Репетиции побоку - утро всегда с листа.
А на коде над Вифлеемом встает звезда.
У него каждый день как первый - смотри держись,
Потому что - а кто придумал всю эту жизнь,
Потому что, какими словами их ни зови,
Все они пропеты в любви, от и до - в любви.
И глядит на них. И говорит им: пошли домой.
...А потом наступает отчетливый День Седьмой.
Присмотреть, кто там носится нынче над бездной вод,
Протереть запотевшее к заморозкам стекло,
Выключателем щелкнуть, чтоб вовремя рассвело.
У него каждый день - беда, среда, провода...
Дует ветер, горит огонь и течет вода.
Перья птицы Рух превращаются в ранний снег.
Небо держит, и нужно понять, почему не всех.
Он рисует их прямо в мир, миновав тетрадь:
Вот на первую ветку ползет рожденный летать,
Кистеухим от кистеперых придонный свет,
Поднимаясь к поверхности, передает привет.
Он спешит, разминая пальцы левой руки.
Проверяет струны, подкручивает колки.
Репетиции побоку - утро всегда с листа.
А на коде над Вифлеемом встает звезда.
У него каждый день как первый - смотри держись,
Потому что - а кто придумал всю эту жизнь,
Потому что, какими словами их ни зови,
Все они пропеты в любви, от и до - в любви.
И глядит на них. И говорит им: пошли домой.
...А потом наступает отчетливый День Седьмой.